«В вере был весь смысл его жизни...»

В отдел областной прокуратуры, который занимается реабилитацией жертв политические репрессий, поток людей не иссякает уже много л» г, с тех самых пор, как 18 октября 1991 годи был принят Закон РФ «О реабилитации жертв политических репрессий». Реабилитация сейчас проводится в соответствии с определением Конституционного суде РФ от 18 апреля 2000 года. Так, спустя много лет государство исправляет историческую несправедливость в отношении своего народа. В этом людском потоке преобладают люди преклонного возраста, дети репрессированных.

Это они тогда провожали своих отцов и матерей в никуда, в «Архипелаг ГУЛАГ».

Кого надолго, кого навсегда. Но вот однажды в телефонной трубке раздался молодой голос...

— Алло, это прокуратура? Меня зовут Роман. Моего деда судили в тридцать седьмом году, а потом еще раз... Я хочу знать, за что и как это было...

После того как мною было изучено это архивно-уголовное дело, мы встретились. Роман, студент КузГТУ, пришел с документами и большой фотографией, какие делали в 30-40-х годах XX столетия. В беседе с Романом мы выяснили, что он является не внуком, а уже правнуком Атапина Александра Митрофановича, репрессированного священнослужителя.

Гефсиманским вздох

Протоиерей Никольской церкви, что была в городе Топки, Овидинский Григорий Саввович, 1875 года рождения, был арестован 24.10.1937 года «... как ак­тивный участник контрреволю­ционной организации РОВС (Российский Общевойсковой, союз), который под предлогом церковной службы призывал к свержению советской власти...». Сутки спустя работники район­ного отдела НКВД г. Топки потем же основаниям арестовали и Атапина Александра Митрофа­новича, 1889 года рождения, со­вмещавшего в этой церкви дол­жность псаломщика и сторожа. Следствие продвигалось столь стремительно, что 26 октября, т.е. через день после ареста Свидинского арестованным уже было предъявлено для ознаком­ления обвинительное заключе­ние. 31 октября того же года тройкой УНКВД Новосибирской области священник Свидинский был приговорен к высшей мере наказания. 16 ноября 1937 года приговор приведен в исполне­ние.

Чуть больше «повезло» Алек­сандру Митрофановичу. Ему тройка определила 8 лет испра­вительно-трудовых лагерей с последующим поражением в по­литических правах сроком на пять лет. Такая спешка чекистов объяснялась тем, что именно в это время новосибирское руко­водство УНКВД в лице майора Мальцева рьяно «боролось» в области с контрреволюционны­ми организациями — «Польской организацией войсковой», «Рос­сийским общевойсковым со­юзом- (в состав Новосибирской области в то время входил и Куз­басс). И хотя сами названия предполагают членство в них бе­лых офицеров, агентов иност­ранных разведок, да где же взять их в сибирской глубинке через двадцать лет после революции... Но раз была дана команда из центра — работа закипела.

Правда, через год, в конце 1938 года и в начале следующе­го, за свое рвение сотрудники УНКВД Мальцев, а с ним и его коллеги Голубчик, Монтримович и др. будут уволены из органов и осуждены за «искажение ли­нии партии», а Мальцев погиб­нет в 1940 году в пересыльной тюрьме...

Скорость, с которой была решена судьба двух церковно­служителей, объясняется еще и тем, что следствию ничего не надо было устанавливать, дока­зывать, поскольку в действиях этих лиц не было никакого конк­ретного преступления. Главное было убедить Свидинского и Атапина признать себя виновны­ми в антисоветских высказыва­ниях, которые они допускали в частных беседах: «Арестовывают нашего брата священника, но я знаю, что и на них придет свое время, и их также будут сажать...». Эти слова, которые ока­жутся впоследствии пророчес­кими, приписывались отцу Гри­горию Свидинскому, и за них ему пришлось держать ответ по са­мому большому счету.

Александр Митрофанович же, крестьянский сын, уроженец села Усть- Щербидино Саратовского края, малограмотный, доверчи­вый по натуре человек, был обма­нут вежливым обращением сле­дователя, сержанта госбезопас­ности Винкельмана, а потому в отличие от отца Григория обо всем говорил открыто, не замечая провокационных вопросов. Вот уж поистине, святая простота... Хотя с другой стороны удивляет поли­тическая грамотность малообра­зованного церковного сторожа:

«...Кроме того, мы часто об­суждали в своем кругу вопросы новой Конституции, высказывая убеждения, что нужно готовить к выборам свои кандидатуры...» или «... Один раз мы собрались в доме попа Тумаева... и каждый из нас высказывал контрреволю­ционные убеждения, обвиняя советское правительство в гра­бительской политике...»

«...Последний раз с митропо­литом Веденским я встречался в г. Топки зимой 1936 года...». Так написано в протоколе. Невольно поверишь, что псаломщик-сто­рож небольшой церквушки нео­днократно (если говорит «после­дний раз») встречался с высоким иерархом Русской Православ­ной Церкви, а значит, имел с ним контрреволюционные беседы. Ведь на момент допроса Атапи­на владыка Веденский был уже арестован.

Неосторожные разглаголь­ствования Атапина подтвердили двое неких свидетелей: Бори­сенко и Кривицкий. В городе Топ­ки, как потом оказалось, в то вре­мя такие люди вообще не прожи­вали. Но в деле имеются прото­колы их допросов, а кто скрывал­ся за этими фамилиями, мы ско­рее всего уже не узнаем. Из про­токола допроса Борисенко:

«...Атапин посмотрел на больного и сказал: «Да, совет­ская власть скоро всех доведет до такой жизни. В ряде мест народ уже голодает...»

«...Зимой 1936 года попы на 9-й улице распространяли рели­гиозные листовки. В том числе там был и Атапин...»

Из протокола допроса Кри­вицкого: «...Атапин всегда выска­зывал обиды на органы власти...»

«Тут же Свидинский высказы­вал оскорбительно-клеветни­ческие измышления в отноше­нии руководителей партии, пра­вительства, ругал НКВД. Дальше он говорил, что действовать надо осторожно, чтобы не расте­рять силы, что вслед за Веденс­ким арестуют и его...»

Посчитавшая себя оскорб­ленной, власть воздала всем по заслугам. Но действительно ли люди заслуживали той участи, что им уготовили органы НКВД?..

В круге втором

Долог и суров каждый день, проведенный за колючей прово­локой. Время там словно загус­тевает, замедляет свой бег, что­бы, не торопясь, с садистской основательностью иссушить че­ловека.

В ноябре 1945 года Алек­сандр Митрофанович возвраща­ется домой больной, надломлен­ный тюрьмой и, словно, к живи­тельному источнику, стремится к вере. Ни уговоры родных и близ­ких, ни скрытая угроза со стороны участкового инспектора: «...завязывай, дед, с молитвами, а не то...» не возымели действия — он остался верен Церкви.

27 ноября 1947 года на его имя приходит письмо из Новоси­бирска: «...Александру Митро­фановичу Атапину. Резолюцией архиепископа Новосибирского и Барнаульского Варфоломея вы назначены псаломщиком Ни­кольского молитвенного дома города Топки Кемеровской обла­сти и вам предлагается...немед­ленно приступить к исполнению своих обязанностей. Секретарь архиепископа Новосибирского и Барнаульского архимандрит Никандр».

А спустя некоторое время новое назначение: «...Благо­словляем служить диаконом. Ар­хиепископ Варфоломей...»

Чуть более двух месяцев ус­пел прослужить в чине дьякона Александр Митрофанович. 26 ап­реля 1949 гада за ним снова при­шли... И вторая волна репрессий, бездумных и безжалостных, на­крыла его. Теперь доказывать несуществующую вину Атапина при­нялся старший следователь след­ственного отдела управления МГБ по Кемеровской области лейте­нант Куликов. Казалось, задача не из легких. Из ничего, на пустом месте ему предстояло вылепить образ врага народа. Сразу после ареста пошла череда допросов. Не имея под рукой «жареных» фактов для предъявления обвинения, следователь начал издалека. На­помнил диакону, что еще в 1929-м его лишали избирательных прав за службу в церкви псаломщиком. Не раз возвращался к его судимо­сти 1937 года, припомнив всех репрессированных тогда священ­нослужителей. Наученный горь­ким опытом тюремной жизни и ко­варством чекистов, Атапин теперь занял более осторожную позицию и не вступал в беседы со следо­вателем

«Расскажите о своей антисо­ветской деятельности...» Все чаще Куликов задавал этот воп­рос, надеясь, что арестованный по своей простоте сам себя огово­рит, и дело будет сделано. Но под­судимый на все чекистские вопро­сы отвечал негромко, но твердо: «После освобождения из лагеря антисоветскую агитацию я не про­водил...» Апрель и май прошли в пустых допросах, тогда Куликов решил зайти с другого бока:

«Вопрос: Назовите священ­ника, с которым вам пришлось работать в Тонкинской церкви?

Ответ: ...мне приходилось работать со священником Михай­ловым Леонидом Ивановичем.

Вопрос: Расскажите все, что о нем знаете.

Ответ: ...ему 62 года, рус­ский, житель Иркутска. В про­шлом находился на стройке Беломорканала...»

Вот оно, слабое место: оба, священник и диакон, были в зак­лючении, а значит озлоблены на советскую власть... И тут же за­дает вопрос в лоб: «Сознайтесь, что вместе с Михайловым вы за­нимались антисоветской агитацией?» Но ответ был прежним.

...Как ни старался лейтенант Куликов, а не удалось ему найти ни одного факта антисоветской агитации против Атапина. Нужно было освобождать его из-под стражи, но здесь случилось то, что трудно поддается нормально­му рассудку: следователь вновь вменяет этому старому, набожно­му человеку ту вину, за какую он уже отсидел восемь лет в читин­ских лагерях: «...Атапин являлся (даже глаголы использует в про­шедшем времени) участником антисоветской повстанческой группы в г. Топки, в 1937 году занимался организацией антисо­ветской деятельности, направ­ленной на подрыв...» и далее по тексту обвинения 1937 года. Даже свидетели по делу были указаны прежние: Борисенко, Кривицкий и... священник Свидинский, расстрелянный 12 лет назад. Что же подвигло лейтенан­та на такой упрощенный вариант расследования? А просто 21.02.43 года был принят Указ Президиума Верховного Совета СССР «О направлении особо опасных государственных пре­ступников по отбытию наказания в ссылку, на поселение в отдель­ные местности СССР». Позднее уже на основании этого Указа был издан приказ МГБ СССР N 00115 от 23.03.48 г., который и «разре­шил» лейтенанту Куликову старо­го и «особо опасного госпреступ­ника» отца Александр? вновь от­править в северные края, теперь уже в Красноярский край, в бес­срочную ссылку, т.к. срок этого наказания в постановлении Осо­бого Совещания МГБ СССР ука­зан не был. Именно этот указ выз­вал тогда очередную волну репрессий, и отменен он был лишь 10.03.56 года. Всех, кто попал под эту волну, называли «по­вторниками». Нужно отдать дол­жное отцу Александру, он не сдался и из места ссылки напи­сал две жалобы в Верховный Совет СССР с просьбой о пере­смотре его дела. Его голос был услышан, правда, уже после смерти Сталина...

Определением Коллегии по уголовным делам Верховного суда СССР (август—сентябрь 1955 года) дела в отношении Атапина Александра Митрофановича были пересмотрены. Постановления тройки УНКВД от 1937 года и ОСо при МГБ СССР от 1949 года были отме­нены, дела прекращены произ­водством, а ему было разреше­но вернуться домой, в Топки.

Страданье здесь, блаженство — там!

...Мой новый знакомый Ро­ман сообщил, что дочь отца Александра, его бабушка, живет» в настоящее время в поселке Пионер, и вызвался организовать нашу встречу. Как я потом узнал, Анна Александровна всю свою жизнь не одобряла привер­женность отца к религии и как истинная атеистка верила, что «религия — опиум для народа».

Беседа состоялась в ее не­большом домике, построенном еще при Отце, в присутствии ее сына и внука. Несмотря на свой почтенный возраст, а ей уже око­ло 80 лет, хозяйка была бодра, приветлива и на все мои вопро­сы отвечала живо и с интересом.

— Мне было 15 лет, когда отца взяли в первый раз Восемь дол­гих лет его не было с нами. Нам, его детям: мне, сестре Аграфене, брату Федору, было нелегко без отца, но особенно тяжело было маме Матрене Михайловне. Но ни на один момент мы не верили, что наш папа — враг народа. Никогда! Мы его ждали все эти годы. Я была комсомолкой, выу­чилась на медсестру и потом ра­ботала фельдшером. Вышла за­муж и переехала жить в Кемеро­во. Тогда же начали строить этот дом, где мы сейчас сидим... Отец вернулся домой поздней осенью 1945 года. Худой, болезненный, однако он не был озлоблен на жизнь и на власть. И вообще он был очень добрый человек — ни­когда не держал зла, даже на вра­гов, да их у него и не было. Уж не знаю, от рождения это у него или церковь его таким сделала. Он даже если кому-то в чем-то отка­зывал, то говорил об этом мягко, виновато улыбался, словно извиняясь, и человек на него не оби­жался...

Не могли не возникнуть вопросы о взаимоотношениях отца и дочери.

— ...Наверное, время было такое. Мы верили в партию, в коммунизм, а поди как все обер­нулось... До первого ареста я отцу ничего не говорила — совсем девчонка была, да и кто ду­мал, что его могут посадить за молитвы, больше ведь не за что было... Уже по возвращении его в 1945 году не раз я и все наши родственники просили его от­ступиться от Церкви — ведь ка­кую беду пережил! Он слушал, как-то огорченно улыбался и од­нажды сказал:

— Я же не против власти, я — за веру Христову! А беда при­шла... так мне и отвечать в пер­вую голову — потерплю…

И ведь не отступился от веры! А старушки на улице на меня прямо молились. Часто слышала вслед: дочка Божьего человека! После возвращения из второй ссылки отец служил священником в Осинниках, но недолго. Годы и подорванное тюрьмой и ссылкой здоровье брали свое… Но отец прожил долгую жизнь, ему было 82 года, когда он умер. До после­дних дней своих ходил в цер­ковь, что в Кировском районе Кемерово. Как однажды сказал, любит слушать церковное пе­ние, наблюдать за богослуже­нием — душа млеет. Так и ска­зал. Мы уж потом ему не пере­чили, поняли, что в вере был смысл всей его жизни. А может, и прав он был: растеряли веру в свое время, потому и живем так убого и страшно...

Наша беседа подходила к концу, а сидевший рядом за сто­лом Роман на чистом листе пы­тался нарисовать генеалогичес­кое древо своего рода и в самом низу крупными буквами напи­сал: АТАПИН АЛЕКСАНДР МИТРОФАНОВИЧ.

Протоиерей Алексей Курлюта, настоятель Никольского хра­ма города Кемерово, лично знал Александра Митрофановича:

— ...Отец Александр часто бывал в нашей церкви, молился, любил разговаривать с людьми о жизни, о Боге. Человек труд­ной судьбы, он был праведным прихожанином. Умер отец Алек­сандр летом 1971 года, но мы узнали об этом слишком по­здно, и похоронен он был в гражданской одежде. На празд­ник Успения Божией Матери я призвал прихожан молиться о упокоении отца Александра... А спустя некоторое время одна женщина сказала, что во сне ви­дела его в белых ризах... Дош­ла. знать, молитва до Бога...

Сергей ПАВЛОВ,

старший прокурор

отдела облпрокуратуры,

член Союза

журналистов России.

Источник: Газета Кузбасс приложение Золотые купола. 29 мая 2002г.