Содержание:

Интерьер дома сельского священника

Повседневная жизнь и быт сельского батюшки зависели от многих факторов. Огромное значение здесь имели и месторасположение прихода, и уровень жизни прихожан, и положение самого священника (например, благочинный или простой иерей). Несомненно, многое зависело и от самого пастыря, от того, какими нравственными качествами он обладал, мог ли наладить контакт с прихожанами, какой он имел духовный опыт, как складывались его отношения с семьей.

От того, как священник относился к своему пастырскому служению, зависело и отношение прихожан к вере и Церкви. Своим жизненным примером он мог не только свидетельствовать о ценности того, во что он верит, но, зачастую, и опровергнуть истину. Недаром издревле пошла в народе поговорка: «Каков поп, таков и приход».

Сельский батюшка всегда был одной из самых значимых и видных фигур в жизни русской деревни. Вся жизнь его до мельчайших подробностей была известна прихожанам. Любое действие пастыря моментально становилось известно всему селу. Естественно, что такое концентрированное внимание могло быть как на пользу, так и во вред, ведь прихожане были самыми строгими судьями, не прощающими ему его слабостей.

Следует отметить, что на батюшке лежали не только обязанности пастырского руководства своих прихожан. Церковь до 1917 года не была отделена от государства, поэтому на пастыре лежали еще и государственные обязанности. Каждому духовному лицу, чаще всего настоятелю, необходимо было вести метрические книги, воспитывать в прихожанах чувство патриотизма и доверия к царю. С амвона зачитывались государственные указы и постановления. Но мало того, пастырь был обязан нарушать тайну исповеди, если узнавал в ней о каком-либо государственном заговоре.

Священник был ограничен в передвижении. Ему запрещалось отлучаться от своего прихода на длительный срок и на большое расстояние без особой на то причины, да и то с разрешения епархиального начальства.

Разумеется, что, предпринимая попытку описания быта сельского батюшки, невозможно определить и изобразить всех тонкостей. Можно лишь, сопоставив имеющиеся у нас данные, вывести определенные закономерности и постараться из этого создать общую картину. А затем, глядя на эту картину, в большей или меньшей степени понять: богатым или бедным было сельское духовенство, соответствовало ли социальное положение сельского пастыря его реальному положению? Почему из среды семинаристов, которые в большинстве своем были детьми священников, было столько революционеров? Да и многие другие вопросы, которые вызывают столько противоречивых мнений.Повествование о быте сельского духовенства, наверное, следует начать с описания дома. Дом, как правило, не был в собственности батюшки и относился к приходу. Это подтверждают описи храмов Ярославской епархии, которые были доступны для данного исследования. И в первой и второй описи говорится, что дома для священников и причетников были построены на средства прихожан[1]. Весьма часто этот дом в течение десятилетий, а иногда и целого столетия удерживался за одним священническим родом. Это было связано с тем, что, по сложившейся традиции, место приходского пастыря наследовал старший в его роду сын. Если же у него были только дочери, то приход доставался зятю священника (мужу старшей дочери). В свою очередь, сын (или зять), должен был содержать семью ушедшего на покой отца (тестя). Традиция наследования священнического места его детьми была достаточно древней. «Времени, когда этот порядок становится особенно заметен в практике, определить нельзя; по крайней мере, в XVI в. он является уже весьма обыкновенным и распространенным повсюду»[2]. Собор 1667 года фактически узаконил этот обычай: «Употребляется само слово “наследство”: “...яко да будут (дети поповы) достойны восприятия священства и наследницы по их церкви и церковному месту”»[3].

Традиция наследования священнического места его детьми была достаточно древней, а Собор 1667 года фактически узаконил этот обычай

В дальнейшем эта традиция лишь усиливалась. И хотя законом 1867 года родственные связи уже не давали права наследования приходов, в некоторых местах традиция еще долго продолжала негласно существовать. В качестве примера можно привести выдержку из клировых ведомостей храма Тихвинской иконы Божией Матери в селе Павлово Ростовского уезда Ярославской губернии за 1901 год. Здесь, священник Николай Ржевский, поставленный настоятелем в 1889 году, приходился племянником вдовы пастыря, служившего до него на этом приходе, и внуком вдовы другого пастыря, служившего на этом же приходе[4].Сам дом сельского пастыря, его размеры, обстановка, во многом зависела и от места расположения прихода, и от статуса его владельца. Например, в крупном торговом селе Вощажниково Ярославской губернии, где служил благочинный, дом настоятеля выглядел более чем солидно. Он находился в центре села, имел 2 этажа (1-й был каменным). Общая его площадь составляла около 360 кв.м. Но не всем пастырям доводилось жить в таких хоромах. Как правило, дом был деревянным и мало чем отличался от дома среднего крестьянина. Жилье более богатых священников покрывалось железом, у более бедных — соломой.

Приведем описание дома митрополита Евлогия (Георгиевского), который происходил из семьи сельского священника: «Жили мы в сельском домике, сложенном из цельных некрашеных бревен. В комнатах пахло сосной. Помню большие часы с боем и огромным маятником»[5]. Но среди мемуарных воспоминаний можно встретить гораздо более скромное описание дома сельского пастыря.Например, протоиерей А. Попов из Вологодской губернии описывает дом сельского батюшки как «простую черную избу с холодной горенкой. Печь в этом доме была глинобитной без дымовых труб, с одним только кожухом сверху над устьем печки. Комнаты освещались лучиною, стены были покрыты сажей, которую иногда смахивали веником… Вместо мебели — полати, стол, стол и скамья. Постель в доме представляла собой лежбище, устроенное из соломы. В изголовье подкладывалось полено, а на него — подушка, набитая соломой. Накрывались всей имеющейся домашней одеждой, если не было специальных “шубных” (сшитых из овчины) одеял»[6]. В каждом сельском доме обязательно имелся двор. Не исключением были и дома священнослужителей, которым, ко всему прочему, приходилось заниматься и простым крестьянским трудом.

В бедных приходах нередки были случаи, когда в одном доме с батюшкой жили и другие члены причта (диакон и псаломщик), не имеющие своего жилья. Бывали ситуации, когда члены младшего причта были вынуждены жить и отдельно от семьи, в связи со стесненными условиями[7].

В целом, из описаний мемуаристов создается впечатление о чистоте и уюте дома священнослужителя: стены, увешанные иконами, неугасимая лампада в правом переднем углу, и, конечно же, книги и журналы. В общих чертах — не богатый, но аккуратный интерьер дома.

Атмосфера в доме священника, как правило, была глубоко духовной. Живая вера главы семьи, матушки и детей — все это создавало картину маленького духовного мира. «Все вокруг меня дышало религиозной верой», — вспоминает свои детские впечатления митрополит Евлогий (Георгиевский). — «Я был как бы погружен в ее стихию»[8].

Главное место в семейной иерархии, несомненно, принадлежало отцу семейства — священнику. Он умел совмещать заботу, любовь и, одновременно, строгость к своим домочадцам. Слушались его беспрекословно. Его любили и даже немножко боялись. «Отец, если и любил общаться с людьми, поговорить, посмеяться, в глубине души был истинный пастырь, с головой уходивший в свою деятельность. Иногда я недоумевал, почему он то шутит, смеется, как все мирские, то вдруг делается строгим и серьезным, и тогда, мы, дети, его побаивались»[9].

Каждое утро членов семьи пастыря начиналось с молитвы, молитвой и завершался день. Но кроме утренних и вечерних правил, все священники имели и другое молитвенное делание. «Бывало, засыпаешь и в полусне видишь: отец пред иконой молится... Проснешься утром — он уже на молитве, правило свое читает. Был он строг к себе, но строго выговаривал и крестьянам, которые не бывали у Исповеди, грозился не исполнять треб, если не одумаются»[10]. Таким рисует образ своего отца митрополит Евлогий (Георгиевский), и, наверное, это наиболее типичный образ сельского пастыря.

Образ матушки

Но теперь нам следует перейти к описанию образа матушки — жены сельского батюшки, хранительницы домашнего очага. Роль матушки была очень велика в жизни и деятельности священника. Именно от того, какою она была, зависела и атмосфера в доме, и во многом облик самого батюшки. Хорошая матушка была «правой рукой», помощником пастырю.

Живая вера главы семьи, матушки и детей — все это создавало картину маленького духовного мира

Крест супруги священника, порой был не менее, а может, даже в чем-то и более тяжелым. Как правило, именно матушкам доставалось воспитание детей, так как отцам, постоянно обремененным приходскими заботами, не хватало на это времени. Из рассказов своих матерей будущие священники узнавали о Боге, Ангеле Хранителе, святителе Николае Чудотворце и прочих святых (следует отметить, что крестьянским детям чаще рассказывали о леших, домовых, русалках и т.д.)[11]. Именно им, матушкам, посвящены самые теплые строки воспоминаний повзрослевших детей священников. «Святая», «мученица», «подвижница» — так обычно называли они своих матерей в автобиографиях. «Мать моя, экспансивная, набожная, в простоте сердечной верующая душа, находила смысл жизни лишь в Боге и семье»[12]. Именно таким был образ супруги священнослужителя, смиренной и покорной Воле Божией, безропотно переносящей все трудности и скорби. Глядя на ее пример, чада учились истинной христианской любви и смирению.

Жизнь в семье батюшки проходила по указаниям типикона. Строго соблюдались посты. «Великий Пост (кроме праздников Благовещения и Вербного Воскресения), мы не вкушали даже рыбы, не говоря уже о молоке; в Рождественский сочельник ничего не ели до появления звезды»[13]. Само отношение к принятию пищи было очень строгим. Еда понималась как дар Божий, к которому надо относиться с благоговением и благодарностью. «Ели с молитвою и в молчании. Сохрани Бог бросить крошки под стол или оставить кусок хлеба, чтобы он попал в помойную яму»[14].Нередко, в свободные вечера вся священническая семья собиралась для слушания Священного Писания или жития святых. Дети уже с молоком матери впитывали строгий, благоговейный уклад. С раннего детства вся их жизнь была неразрывно связана с храмом. На богослужения они приносились уже с младенческого возраста. Первые, детские впечатления сохранились у многих священников, описывающих свое детство, и именно они во многом благотворно повлияли на будущих пастырей Церкви. «Удар в колокол к утрене. Отец будит с первым ударом. Отстояли службу, читаем, поем, все делаем мерно, благоговейно. Домой придем — едим овощи... Тяжело это было, но я теперь целую это время, плачу о нем. Оттуда, из этой глубины минувших годов извлекаешь силу и теперь…»[15] Как бы в подтверждение этих воспоминаний сельского батюшки, опубликованных в журнале «Церковный Вестник», можно привести выдержку из воспоминаний епископа Пимена (Белоликова), также происходившего из семьи сельского священника, впоследствии пополнившего сонм Новомучеников и Исповедников Российских. «Представим себе дитя в храме. Продолжительное богослужение, многочисленные поясные и земные поклоны, осенение крестным знамением, безмолвие и сосредоточенность богомольцев, благоговение священника — все это глубоко влияет на детскую душу, создавая в ней дорогие и приснопамятные впечатления, могущей дать направление всей последующей его жизни. Это упражнение воли в труде, бдении, терпении и постоянстве»[16].

Семейный бюджет священника

Русское православное духовенство, как правило, было многодетным. Вышеупомянутый епископ Пимен был шестым ребенком в семье, и, как видно из многих примеров, это было совсем не максимальное количество детей. Очень часто были семьи, в которых количество детей превышало и десять человек.

Из рассказов своих матерей будущие священники узнавали о Боге, Ангеле Хранителе, святителе Николае Чудотворце и прочих святых

Семейный бюджет семьи пастыря складывался из платы за требы, государственного оклада (правда, не для всех приходов) и собственного хозяйства. Иногда храму принадлежали и ценные бумаги, пожертвованные богатыми прихожанами, проценты с которых шли причту[17]. Все же, судя по многочисленным письмам клириков в периодических изданиях и по воспоминаниям некоторых детей священников, финансовое положение многих из них оставляло желать лучшего. «Жили мы бедно, смиренно, в зависимости от людей с достатком, с влиянием. Правда, на пропитание хватало, был у нас свой скот, куры, покос свой был, кое-какое домашнее добро. Но всякий лишний расход оборачивался сущей бедой»[18]. Так владыка Евлогий описывает достаток своей семьи. Но приход, в котором родился владыка, не был самым бедным. Как жили в более бедных приходах — остается только догадываться.Плата за требы выражалась как в деньгах, так и в пожертвованиях хлебом и прочими продуктами. Нередко исполнение треб превращалось для священника в нравственную муку (особенно для молодых). Пастыри с горечью отмечали, что целью посещения становится «плата за 3 копейки, или мера муки»[19]. Митрополит Евлогий отмечает, что подобное было тягостно как для батюшки, так и для крестьянина: «Священнику — унижение материальной зависимости и торга за требы, крестьянам — тягостное недоброе чувство от “хищника”, посягающего на крестьянское добро»[20]. Часто крестьяне не брезговали и дать батюшке то, что похуже: «Яйца тухлые или куру старую»[21]. Порой, доходило и до анекдотических случаев, один из которых описывает митрополит Евлогий: «Мой дядя, священник, рассказывал случай, когда баба, пользуясь темнотой в клети, подсунула ему в мешок вместо курицы ворону»[22].

Хозяйство семьи священника

Все вышеперечисленное вынуждало сельских священников не надеяться на милость прихожан, а самим вести своё собственное хозяйство. В этом батюшка очень был схож с крестьянином: та же работа по хозяйству, те же заботы о хлебе, дровах и скоте[23]. И такое хозяйство, порой, приносило пастырю определенный доход. С одной стороны, это может даже показаться вполне положительным примером: «Где земля хорошая и священник обделывает её собственными руками, там она служит хорошим пособием. Священник не только сыт со своим семейством, но и еще продает кое-что, когда Бог благословит хороший урожай»[24].

Но не так всё было гладко в реальности. Пастырю было очень сложно совмещать один труд с другим. Был большой риск, что священник может стать «тем же самым крестьянином, лишь только грамотным, но с образом мыслей, с желаниями и стремлениями, даже образом жизни чисто крестьянскими»[25]. И в автобиографиях можно увидеть подобные стороны быта сельского батюшки. «Скотный двор: среди двора в группе мужчин среднего возраста, вообще грязнообутых и грязноодетых, стоит, опершись на вилы, священник в одной холщовой рубашке и таких же, но уже порядочно загрязненных кальсонах. На голове у него необъяснимой формы шляпа, а на ногах берестяные ступни. Пришла в телеге во двор лошадь... Детишки его ездят возчиками на конях. А матушка где? Она, господа, в поле, вся искусанная мошкой... огребает там навоз»[26]. Лишь такой труд мог гарантировать минимальный достаток. «А тем из сельского духовенства, кто не умел или не хотел так работать... тем и жилось плохо, очень плохо»[27]. Такая, чисто крестьянская жизнь, вне всякого сомнения, выбивала священника из его интеллектуальной деятельности. Вряд ли можно «размышлять о чем-либо возвышенном и прекрасном, роясь в навозе, или написать что-нибудь, после трудового рабочего дня, проведенного в поле под лучами палящего солнца»[28], — иронично замечает калязинский священник И. Белюстин.

Нередко исполнение треб превращалось для священника в нравственную муку (особенно для молодых)

Сдача участков в аренду крестьянам не приносила практически никакой выгоды. Если крестьяне и соглашались взять участок, то за такую мизерную плату, что сдавать ее, порой, не имело никакого смысла. К тому же часть земли, относящаяся к храму, могла быть и не пригодной для земледелия. Приведем, для примера, запись об участке, принадлежащем церкви Казанской иконы Божией Матери в с. Раменье Романово-Борисоглебского уезда Ярославской губернии за 1913 год: «Земли при церкви состоит: усадебной вместе с погостом — 3 десятины, пахотной — 8 десятин, сенокосной — 12 десятин, под мелким лесом — 15 десятин, и неудобной: под болотами, ивовым кустом и дорогами — 13 десятин... Качество земли: 12 десятин пахотной и укосной земли. Остальная земля болотистая. Заросла мелким лесом и кустарником»[29]. Здесь же, в колонке об использовании земли, сказано: «Землю причт использует сам, и обрабатывает её своими руками»[30]. Упомянут и доход, получаемый с земли. Он равняется 12-ти рублям в год.В ведомости церкви Тихвинской иконы Божией Матери с. Павлова Ростовского уезда Ярославской губернии за 1901 год о земле сказано следующее: «Земли при сей церкви 53 десятины 350 квадратных саженей. Из коей сенокосной — 1 десятина 500 квадратных саженей, 47 десятин 450 квадратных саженей, под проселочными дорогами 1350 квадратных саженей, и под большою столбовою Угличскою дорогою — 4 десятины 450 саженей. Означенная земля — недоброкачественная»[31]. К сожалению, в этой ведомости не упоминается, как и кто использовал землю, однако есть важная деталь о недоброкачественности земли. И тот и другой приход имели около 50 десятин земли, из чего можно выяснить, что это — средняя цифра церковных землевладений (по крайней мере, для Ярославской епархии). Интересно, что по этому приходу доходы с земли не включены в реестр доходов. По всей видимости, если даже он и имел место, то был таким малым, что его не имело смысла записывать (хотя и в церкви села Раменья доход очень невелик).

Наверное, в целом по Ярославской губернии, эта земля была лишь хозяйственным подспорьем для членов причта и, будучи малоплодородной, никак не могла принести большой выгоды. Думается, что в черноземных областях картина была иной. Для помощи в обработке церковной земли иногда использовали традиционные крестьянские «помоги». Судя по отзывам священника И. Белюстина, они заключались лишь в том, что «помощники собирались из разных деревень, чтобы попьянствовать за поповский счет»[32]. Насколько это было так — сейчас проверить сложно, однако есть основания думать, что не все было так грустно и что какая-то определенная помощь от «помогов» была, хотя доподлинно известно, что во многих приходах после «помогов», по издревле сложившейся традиции, священник должен был угощать своих прихожан водкой.

Питание и одежда в семье священника

Одним из показателей обеспеченности семьи является питание. Лишь из некоторых воспоминаний можно узнать об этой мелочи быта, да и то упомянутую вскользь. Еда в семьях сельских пастырей часто была лишь средством для поддержания сил, и не более того. Один из держателей “крепкого” священнического хозяйства так описал рацион своей семьи: «В скоромные дни и щи скоромные, с забелой, или свининой и молоком, а в постное время — редька с квасом, овсянка или горох и картофель. Делалась иногда и яичница, даже варилась в великие праздники каша пшеничная»[33].

Во многих семьях питались и скромнее: «Стол скудный. Молодому организму хотелось бы есть больше и лучше... Чай пить, утром не получалось. В среду, пятницу — картофель нечищенный, капуста, огурцы. И все время без масла»[34], — так свидетельствует нам другой священник.

Еда в семьях сельских пастырей часто была лишь средством для поддержания сил, и не более того

Из воспоминаний протоиерея А. Попова, служившего в одном из сел Вологодской губернии, кое-что мы можем узнать и о гардеробе, священнической семьи: «Имелась одежда рабочая летняя и зимняя. У священника при таком гардеробе имелась еще и ряса, которую он надевал не больше трех раз в год: в праздник Святой Пасхи, Рождества и престольный храмовый праздник. А у матушек было порой по ситцевому сарафану, кроме домашних холщевых»[35]. Верхнюю одежду супруги священнослужителя составляла «необъяснимого покроя шубейка», головной убор попадьи обычно составляла шапочка старорусской формы.

Наследование прихода

Очень важным моментом в жизни священника являлось наследование прихода — проблема, вызывающая споры и по сей день. Традиция передачи места по наследству была широко распространена уже к началу XVIII века. Император Павел I в 1797 году официально это узаконил, отменив право приходов самостоятельно выбирать себе настоятеля. Наследником прихода, как правило, становился старший сын настоятеля. Остальные дети, получившие духовное образование, становились кандидатами на будущие новые приходы, или же им приходилось довольствоваться должностью диакона или чтеца при храме своего отца. Кроме того, как мы уже упоминали, у сельского духовенства держался обычай отдавать свои места желающим взять в жены их дочерей или близких родственниц священника. «Члены причта выдавали дочь свою, или близкую родственницу, в замужество, выходили за штат, а зять поступал на их место»[36].

Невеста из богатого прихода могла и сама выбирать себе жениха, имевшего духовное образование, после чего должна была представить его на утверждение архиерею. Невест из бедных приходов архиерей направлял в духовную семинарию. Там училищное начальство должно было ставить их у дверей «старшего» (выпускного) класса «для оглядин». При этом жених находился всегда, и даже возникали споры между претендентами на руку «невесты без места»[37].Традиция наследования мест начала постепенно изживаться в пореформенное время, но в большей или в меньшей степени продолжала существовать и до революции. Обычай вызывал немалую критику светской прессы. В частности, утверждалось, что, иногда священническое место мог получить человек, у которого не было ни желания, ни призвания посвятить себя этому делу, а «браки из-за места» становились причиной семейных неурядиц в среде духовенства, и вообще эти браки напоминали «торг», нежели великое Таинство. В своей книге «Описание сельского духовенства», священник И. Белюстин приводит последствия таких браков. По его мнению, в этом случае неизбежны внутренние противоречия между членами семьи и трудности во взаимоотношениях[38].

Ситуация, в которой оказывался батюшка, верой и правдой отслуживший весь свой век на приходе и, наконец, по старости лет и по физической немощи ушедший на покой, абсолютно не похожа на положение чиновника, ушедшего в отставку

Трудно не согласиться с этой точкой зрения, вполне аргументированной, и по существу правильной. Ведь многое зависело и от характера, от темперамента, от терпеливости членов семьи, да и многих других обстоятельств... Кроме того, передача прихода была во многом даже необходимая или, скорее, вынужденная мера. Ситуация, в которой оказывался батюшка, верой и правдой отслуживший весь свой век на приходе и, наконец, по старости лет и по физической немощи ушедший на покой, абсолютно не похожа на положение чиновника, ушедшего в отставку. Если последний мог быть уверен в своей тихой, безмятежной и вполне обеспеченной жизни, то священник не вполне мог на такое рассчитывать. «Лица духовного звания, если и имеют детей, то все они разлетаются в разные стороны, при стариках не остается никто, они остаются одними и при нужде и при болезни беспомощными»[39]. Дом, как правило, вынуждали продавать за бесценок, или, иными словами, заставляли пастыря покинуть его, чтобы там поселилась семья вновь прибывшего священника, «а квартиры у крестьян можно встретить очень у редких. В большей части селений их нет совсем, и старикам буквально негде приклонить главы своей...»[40] На пенсию тоже особенно надеяться не приходилось. По словам автора «Записок сельского священника», размер пенсий был таков, что «можно только было не умереть с голоду»[41].Передав же место родственнику, батюшка мог вполне рассчитывать на спокойную старость: «Никто не гнал его из дома, кусок хлеба он мог иметь до гроба, при болезни — имел уход от родных, и век он мог доживать спокойно»[42].

Немалая выгода была от этого сыну или зятю, ушедшего на покой пастыря. «Поступая на новое место отца, или тестя, он был доволен тем, что он поступал в готовый дом, делался полным его хозяином, — он обеспечивался всем, и не мыкал горя по церковным сторожкам»[43]. А случаи, когда пастырь, поступая на новое место, не имел дома, были не редки. Следует отметить, что ситуация с пенсионным обеспечением все же постепенно улучшалась, однако до конца эта проблема так и не была решена.Обобщив все вышесказанное, можно прийти к следующим выводам: условия жизни священников были разными и зависели от многих обстоятельств. У большего количества духовенства они были достаточно тяжелыми. Кроме того, помимо прямых пастырских обязанностей ― духовное окормление прихода, ― существовало и немало косвенных, спускаемых государством через консисторию. При этом все те сложности, с которыми батюшка сталкивался, ему приходилось решать самостоятельно. Но, несмотря на все эти трудности, пастыри и их семьи мужественно все переносили, помня о своем долге и о том нелегком пути, который предстоит пройти всем верующим во Спасителя.

Русские священники обладали верой и терпением. Почти всегда пример их жизни был образцом христианской жизни для их прихожан. Из дневников и заметок сельских батюшек мы можем видеть, с какой ревностью относились они к своему служению, и с какой скорбью переживали они те недочеты и злоупотребления, которые встречали на своем пути. Что касается негативных сторон жизни духовенства, то, конечно, и они имели место. Правда, знакомясь с обзором обвинений светской печати, следует помнить и то, что с духовенства спрашивалось гораздо больше, чем с других сословий.

иерей Петр Украинцев

Ключевые слова: сельское духовенство, матушка, воспитание детей, быт, дом священника, гардероб, наследование, крестьяне, традиция, жизнь духовенства

[1] ГАЯО. Ф. 230. Оп.2. Д. 5431.

[2] Знаменский П.В. Приходское духовенство на Руси. Приходское духовенство в России со времен реформ Петра. — СПб.: Издательский лом «Коло», 2003. — С. 184.

[3] Там же. С. 185.

[4] Брачный обыск церкви Тихвинской иконы Божией Матери с. Павлово, Ростовского уезда Ярославской губернии. 1900—1906 гг. (частная коллекция). — 1901 год.

[5] Евлогий (Георгиевский), митр. Путь моей жизни: Воспоминания митрополита Евлогия. — Париж, 1947. — С. 11.

[6] Попов А. Церкви, причты и приходы Пензенской епархии. — Пенза, 1896. — С. 1-2.

[7] ГАЯО. Ф. 230. Оп. 6. Д. 994.

[8] Евлогий (Георгиевский), митр. Путь моей жизни: Воспоминания митрополита Евлогия. — Париж, 1947. — С. 11.

[9] Там же.

[10] Там же.

[11] Леонтьева Т.Г. Вера и прогресс: православное сельское духовенство России во второй половине XIX — начале XX века. Серия «Российское общество». Современные исследования. — М.: Новый хронограф, 2002. — С. 135.

[12] Евлогий (Георгиевский), митр. Путь моей жизни: Воспоминания митрополита Евлогия. — Париж, 1947. — С. 11.

[13] Там же. С. 12.

[14] Там же. С. 13.

[15] Церковный вестник. — 1905. №.11. — С. 337.

[16] Ходаковская О.И. Священномученик Пимен (Белоликов), епископ Семиреченский и Верненский. — Свято-Троицкая Сергиева лавра, 2000. — С. 22.

[17] ГАЯО. Ф. 230. Оп. 2. Д. 5431.

[18] Евлогий (Георгиевский), митр. Путь моей жизни: Воспоминания митрополита Евлогия. — Париж, 1947. — С. 13.

[19] Там же.

[20] Там же.

[21] Там же.

[22] Там же.

[23] Вострышев М.И. Патриарх Тихон. — М.: Молодая Гвардия, 1995. — С. 8.

[24] Белюстин И. С., свящ. Описание сельского духовенства // Русский зарубежный сборник № 4. — Berlin — Paris — London, 1854. — С. 73.

[25] Там же. С. 74.

[26] Попов А. Церкви, причты и приходы Пензенской епархии. — Пенза, 1896. — С. 9.

[27] Там же.

[28] Белюстин И. С., свящ. Описание сельского духовенства // Русский зарубежный сборник № 4. — Berlin — Paris — London, 1854. — С. 74-75.

[29] ГАЯО. Ф. 230. Оп. 2. Д. 5431.

[30] Там же.

[31] Брачный обыск церкви Тихвинской иконы Божией Матери с. Павлово, Ростовского уезда Ярославской губернии. 1900—1906 гг. (частная коллекция). — 1901 год.

[32] Белюстин И. С., свящ. Описание сельского духовенства // Русский зарубежный сборник № 4. — Berlin — Paris — London, 1854. — С. 65.

[33] Цит. по.: Леонтьева Т.Г. Вера и прогресс: православное сельское духовенство России во второй половине XIX — начале XX века. Серия «Российское общество». Современные исследования. — М.: Новый хронограф, 2002. — С. 139.

[34] Церковный вестник. — 1905. №11. — С. 337.

[35] Цит. по:. Леонтьева Т.Г. Вера и прогресс: православное сельское духовенство России во второй половине XIX — начале XX века. Серия «Российское общество». Современные исследования. — М.: Новый хронограф, 2002. — С. 145.

[36] Записки сельского священника. Быт и нужды православного духовенства. — СПб., 1882. — С. 308.

[37] Федоров В.А. Русская Православная Церковь и государство. Синодальный период. 1700—1917. — М.: Русская панорама, 2003. — С. 37.

[38] Белюстин И. С., свящ. Описание сельского духовенства // Русский зарубежный сборник № 4. — Berlin — Paris — London, 1854. — С. 57-59.

[39] Записки сельского священника. Быт и нужды православного духовенства. — СПб., 1882. — С. 310.

[40] Там же.

[41] Там же.

[42] Там же.

[43] Там же. С. 311.

sdsmp.ru